Давай друшить

К моему увлечению шитьём все относились по-разному. Как-то у меня был друг, с которым мы любили общаться по-английски (хотя такой друг был не один). Так вот, когда мы с одним таким другом переписывались на английском, он спросил меня, что я делаю. Понятное дело, я ответила ему, что шью. Он долго думал над переводом слова "sewing" и возможными вариантами того, что я хотела ему сказать, но после раздумий всё же написал мне по-русски: "Что, что ты делаешь?". Человек никак не мог поверить, что я, тогда где-то 18-летняя девчонка, могу сидеть и шить. Он никак не понимал, зачем это нужно, и только после того, как я пришла в сшитой мною красной клетчатой рубахе, он успокоился и перестал думать над этой "проблемой".
Сейчас дела обстоят иначе.

Про шитьё, капель и Лёшу

В последние дни у меня в голове поселился какой-то кризис. Надо книжку шить, а я не шью. И лошадок не вяжу, и снеговичков не вышиваю... И много ещё чего не делаю. Зато каждый день занимаюсь "очаговой" уборкой. С сыном это получается не очень быстро, так как он мне активно помогает, поэтому мы с ним уже так дня три по квартире "убираемся". Моя цель — найти вещь, которую нужно выбросить. Люблю я вещи выбрасывать, понимаете... Нет, конечно, ненужные вещи. Ну, по моему мнению, ненужные, отслужившие, неактуальные и т.д. Ещё бы научиться так же легко и с удовольствием выбрасывать из головы ненужные мысли, было б полное счастье.
Лёше, кстати, моё занятие очень нравится, он так радуется, когда мама берёт и всё из шкафа вываливает, а потом заново туда складывает. Он даже иногда что-то себе присваивает: вот убирала я маленькие вещи и хотела убрать с ними маленькую подушечку, а он её стащил и решил, что это его новая шляпа. Я с сыном спорить не стала и "шляпу" оставила. А сегодня перебирали детские книжки — так вообще восторг!
А вот в блоге у меня, конечно, бардак — на календаре уже конец ноября, а я до сих пор не показала вещи, которые шила ещё в начале октября. Всё как-то руки не доходят.
К Новому году вот совсем не готовлюсь. То ли жду последней недели, чтоб не спать сутками, то ли в этом году вообще Новый год пропускаю. Причиной тому, наверное, служит опоздание зимы — сегодня с Лёшкой опять гуляли под капель. Капель! В конце ноября! В Сибири! А как у вас дела обстоят с погодой? А то что-то мне уже страшно, неужели мы в следующем году лета вообще не увидим?
Зато сегодня я наконец-то начала шить платье из шёлкового шифона с одуванчиками. От ткани, честное слово, балдею, хотя она и даёт поразвлечься. Начитавшись умных статей, отрез (а это 3 ярда) намочила, чтобы проутюжить, и тут началось: ткань тонкая, липнет к самой себе и к утюгу, поэтому сначала этот комочек я раскладывала в один слой, а потом, держа с одной стороны рукой, утюжила в другую. Зато на единичке ткань моментально высыхает. И, кажется, совсем не села, хоть и умные статьи пугали усадкой. При раскрое ткань скалывала на 3 ряда, а всё равно у меня одна деталь фигурно так уехала. Посмотрю ещё, так оставлю или новую выкрою, благо, ткань ещё есть.
Шить я это платье, видимо, буду 30 лет и 3 года, так как всё приходится собирать ручками, а у меня там сплошные оборочки. Платье будет в один слой, а к нему решила впервые сшить нижнее платье, так что для меня это опять какой-никакой эксперимент (скорее не в шитье, а в нóске).
В последнее время мои попытки шить сопровождались тем, что сына всё разбрасывал с полок, находящихся рядом с моим рабочим столом. Сегодня наконец моё терпение лопнуло, а на смену ему пришла мысль передать нижние полки в ведение Лёхи, так что на них мы с ним разместили игрушки и деткие книжки. Теперь хотя бы свои вещи разбрасывает, а не мои :)
Сына вообще не даёт маме киснуть. Да чего там киснуть, он мне посидеть-то уже не даёт. Вчера вот стащил зефирину и был очень удивлён, какая же она вкусная и почему они раньше не встречались, ел её с каким-то невероятным удовольствием, а когда я у него её отобрала, ещё полчаса облизывал свои руки и причмокивал. А пока я чистила овощи, он доскакал на своём стуле до кухонного стола и стащил сахарницу. Ну, вы примерно можете представить, что у нас было на кухне. И вообще он очень серьёзно относится к еде. Даже если его покормить, а потом самим сесть обедать, он сделает такое несчастное, такое голодное лицо, что любой человек сразу готов отдать ему всю свою порцию. И, конечно, еда в чужих тарелках для нас всегда намного вкуснее, чем то, чем кормили малыша 5 минут назад. А скачем мы во всём и на всём: в кровати — по комнате, в стуле —  по кухне, с коляской —  по залу. Так что можем уже какую-нибудь лялю укачивать.
Любовь у нас большая и самая настоящая — маму целуют, обнимают, едят, по мне прыгают и ползают, со мной танцуют и даже делятся игрушками. Кто ещё не испытывал подобное, всем рекомендую!

Над златом

Уже третий день ничего не шью: конец года, сессия, ёлка — аврал ещё тот. До ярмарки осталось два дня, а я бездействую. Некогда даже взяться за новогодний костюм ребёнку. И только одно остаётся неизменным — мой вечерний ритуал перевоплощения в Кащея. Достаю я свои баночки-коробочки и начинаю страдать наслаждаться. Какие они красивые, какие яркие, сколько всего можно сделать, используя их содержимое... И так несколько минут. Иначе сон не придёт.
А в голове столько идей... Может, с кем-нибудь поделиться?

До свиданья, лето, до свидания!

Вот и пришла моя двадцатая осень, подкралась совсем незаметно и закрепила свои позиции наверняка.

Моя двадцатая осень ― это новый проект, даже два. Это новые студенты-первокурсники с ошалелыми глазами, которых очень скоро нужно куда-нибудь завлечь. Это мои добрые волонтёры ― да-да, отпуск закончился. Это конец каникул парламента. Это сдача летней сессии (так уж сложилось). Это профком в полном составе. Это новый университет и новая специальность, выбранная для успокоения души и получения удовольствия. Это уборка урожая. Это кабачки и огромные тыквы в моей квартире. Это брат с букетом, который идёт уже во второй класс. Это мама-учитель, влюблённая в свою работу. Это туфли, платья и любимый плащ. Это лучшие номера журнала «Burda». Это полное отсутствие отдыха, пустая трата времени на автобусных остановках, пробки и толпы людей на улицах. Это юбилей любимого города. Это установка памятника, на закладке первого камня которого я была год назад. Это Манхэттенский фестиваль в Доме кино. Это мои вечера в Белом доме и редком фонде библиотеки им. Молчанова-Сибирского. Это КБЖД в золотом. Это прогулки под дождём. Это красные щёки, овеваемые холодным ветром. Это стихи и ожидание новой зимы, только бы она была снежной-снежной.

Один годик

Моему тихому и уютному, тёплому и родному, для всех и для меня открытому, всегда принимающему и понимающему мои бредовые мыслишки, моему самому любимому бложику сегодня исполняется один год.
Что изменилось за этот год? Наверное, он стал мне роднее. Он стал фактором, заставляющим меня в любую поездку брать нетбук и бегать по лесу с криками: "Где здесь есть Wi-Fi?" Стал местом, где я наконец-то могу хоть чуть-чуть освобождать свою голову от разных мыслей, постоянно или беспорядочно её занимающих. Стал творением, которое кто-то (кто эти люди?) читает.
Итак, это 101-й пост, нас с бложиком посетили 3847 раз, официально читают 7 человек и неофициально ещё сколько-то.
Как изменилась я за этот год? Кажется, глобально. Стала другой и внешне, и где-то внутри, стала чуточку смелее (мне так кажется). Поняла, что не могу не быть бумагомарателем, писакой и пр. Но больше всего меня пугает непреодолимый рост числа социальных ролей, которые я играю. Боже, что будет дальше? А дальше будет ещё лучше, ведь правда?

Бах!—2

Или ты не встречаешься с ним уже сотню лет. Не видела его как минимум 90. А тут… Бах! Он идет со своей новой спутницей. И вроде бы тебе все равно, с кем он идет. И вроде бы вы что-то вроде просто давних знакомых. И можно просто сказать: «Привет», даже не улыбнувшись, а ты начинаешь тяжело дышать, концентрируешь свой взгляд (попросту, делаешь круглые глаза) и смотришь, смотришь, смотришь. Ненавидишь себя за это, но не можешь не смотреть. А еще хуже, когда начинаешь находить уйму недостатков в этой самой новой пассии. И только сейчас я подумала, что это нормально. Это как проходить мимо старого дома и обязательно заглядывать в окна старой квартиры. Как думать, что твои занавески смотрелись на этом окне лучше. Как обижаться на новых хозяев за то, что цветок, который ты оставила в старой квартире, они благополучно выбросили. Как вспоминать, как ты ела картофельные лепешки в этой квартире. Как вспоминать, как ты ела картофельные лепешки с ним, и не важно, где.

Да-да, это для тебя. И пусть я не обижалась на пассий, но вот эта "тарелка" на моем старом окне абсолютно все испортила. Это нормально.

Бах!

Бах! Шаг влево, шаг вправо — не получается… Вот так в один прекрасный момент понимаешь, что ты уже не ты. Что ты прирос. Что ты прикипел. Миллионы нитей разных цветов, разной толщины и прочности натягиваются между вами, какая-то туже, какая-то слабее. Миллионы ветвей, ростков, будь то вещи, события, воспоминания пронизывают вас насквозь, и каждое движение в сторону сопровождается неудобством. Они оплетают вас двоих, и вот вы уже одно целое. Кокон. Раньше вы вместе решали, какую купить шоколадку, потом — какую книгу, а теперь — куда вместе поехать. Сначала вы раз в две недели вместе ходили в кино, потом — каждый день куда-нибудь, а теперь хотите вместе жить. Первый месяц вместе казался тебе достижением, полгода — приятной удивляющей закономерностью, год — лишь малой крупицей. Но самое страшное — это то, что периодически перед тобой встает вопрос: «А вдруг это…он?»

Солнце не греет

Ветка дрожит от холода — солнце не греет, а пальто, шитое золотыми нитками, отняла земля. Лишь несколько последних листков стараются согреть ее теплом, накопленным летом — тщетно. Дрожит и дорожит заботой. Злой ветер снимает листки один за другим, и они накрывают собой сырую и холодную тропинку, становясь такими же сырыми и холодными. Мертвыми.

Помню то страшное, то ужасное для меня Первое сентября. В школу я пошла с зареванным лицом и абсолютным нежеланием радоваться. Потерялась моя собака. Эту лопоухую няньку породы ирландский сеттер купили мне после детского сада, ведь теперь после школы мне часто приходилось оставаться одной. Ее звали Рэча — первый слог от имени (не клички!) отца (Рэд), второй — от имени мамы (Чара). Мы росли с ней вместе, зимой она катала меня на санках, я защищала ее от гнева родителей, а она каждый день заставляла меня смеяться. Умная и добрая, с ней было совсем не страшно. Она была такая осенняя — рыжая. И потерялась к осени. В тайге.

Мне очень жаль, что от отца у меня остались в основном плохие воспоминания, такова жестокая детская память. Собаку потерял он, а мысль, что в нее стреляли изрядно подвыпившие его коллеги (наша милиция нас бережет), заставила меня в тот момент возненавидеть и его, и коллег. Моя бедная, моя любимая Рэчка! Ну, разве она была похожа на лису, пусть даже и рыжая?! Хотя я не знаю, что может померещиться абсолютно пьяному человеку.

Ее нашли. Чудом. В тайге! Она прибежала к зимовью, и через знакомых нам сообщили, что мой друг цел и невредим. Моя мама-учитель ушла с уроков и поехала за собакой. А ее ученики — пожалуй, это был самый лучший ее выпуск — убеждали директора школы, что Ольга Анатольевна «ну вот только что вышла» и находится где-то в школе.

Рэчка очень изменилась. Стала бояться всего, стала пакостить. Мы совсем не играли, а осенью она сбежала. Я года два кидалась на всех сеттеров и пыталась узнать в них Рэчу, но зря. Я до сих пор скучаю.

Но некоторые, самые упорные листки, не сдаются. Вот этот самый красивый — оранжевый, с золотой каймой и малиновыми прожилками. Задорный.

А еще раньше в конце лета мы ездили в тайгу за черникой. В городе еще было лето, а в лесу уже осень. Желтые березки, красные осинки, вечнозеленая хвоя и разноцветная трава. Когда я была совсем маленькой, меня не брали по ягоду, и я оставалась на балагане с кем-нибудь из взрослых. В одну из поездок я осталась с моей тетей, ей тогда, насколько я помню, не было и 18. Мы готовили обед на костре и делали «городки» из мха. Берешь кусок высокого мха, втыкаешь в него веточки-листоки-цветочки, и получается произведение искусства!

Отправившись за очередным клочком мха, я порезала ногу лежавшим в нем куском разбитой бутылки. Шрам от этого пореза остался до сих пор, и — смешно сказать — я его очень люблю. Он постоянно напоминает мне о детстве, когда оно было счастливым и беззаботным. От вида крови я упала в обморок, но все же не так быстро, как моя тетя — та больше всего на свете боялась вида крови. Тем не менее, пока я из обморочного состояния перешла в крепкий сон, она умудрилась забинтовать мне ногу и доготовить обед. Проснувшись, я обнаружила, что наши таежники уже вернулись, и сказала маме: «Мам, а ты меня не наругаешь? Я ногу порезала». Как же смешно мне сейчас об этом думать! Но так по-хорошему смешно, даже забавно. Как нога зажила, не помню. Но тайгу любить меньше я не стала.

Лежу и думаю, неужели он не сдастся? Ведь несколько листков остаются на ветке и до зимы, а потом покрываются снегом. Вот и силач, вот и крепыш…

А в начальной школе я просто обожала конкурс поделок из натуральных материалов. Я всегда делала вазы из кабачков — резные, кружевные — и заполняла их сухоцветами. Наши поделки стояли в конце класса на шкафах, и мы часто во время урока поворачивались назад, чтобы лишний раз полюбоваться своими произведениями.

Заснула. Проснулась, и снова он!

Этой осенью в первый класс пошел мой младший брат. Я третьекурсница, а он первоклашка! Мой шалунишка превратился в элегантного семилетнего мужчину (и такое бывает). Теперь я иногда делаю с ним уроки, а он, правда неохотно, рассказывает о делах в школе. Конечно, непоседливость от него никуда не ушла — буквально сегодня его выгнали с занятия по шахматам. Да, мы с ним очень разные, хоть в моей школе и ждали, что к ним придет маленькая замена меня. Но двухгодичное отсутствие школьников в нашей семье окончилось.

Упал.

Слушая тишину

Холодный и ветреный день, ночью шел дождь. Город—маршрутка—город—автобус—и снова город. Холодно снаружи, холодно внутри. В поисках чего-то теплого заглядываю в глаза прохожих и пассажиров, а в ответ — непонимание и недоумение. Они едут домой, в гости, по делам. Думают, что приготовить на ужин, как послать надоевшего спутника и чем вывести пятно на любимой кофте. Что посмотреть по телевизору, что написали «друзья» в «Одноклассниках». «Что она смотрит?» Холодно. Пою в полный голос, распинываю хвою и золоченую листву — иду домой. Думаю. А в глазах — слезы. Такая я сентиментальная, в глазах мутно от соленых слез и во время, и после фильма. Грустно от гибели ребенка, грустно от похороненного таланта, от несчастной любви. Всегда тяжело воспринимаю болезни, утраты и неисполняемые желания детей. «А моему сыну в сотый раз приснилось, что его засыпают землей». Тяжело дышать. Хотя конец фильма практически happy end. Очень хотелось, чтобы Он был рядом. И в очередной раз убеждаюсь, что я Его люблю.

«Слушая тишину» — этот фильм мы посмотрели в рамках IV Международного кинофестиваля «В кругу семьи», который дошел и до Иркутска. А перед фильмом — беседа с президентом фестиваля Ириной Алферовой, народной артисткой России. Она женственна, интеллигентна и невероятно приятна. Слабая на вид женщина сама отодвигает кресла, подготовленные для нее работниками кинотеатра «Чайка», — разговаривать с залом она будет стоя. «У вас замечательный город, — говорит она, — я была здесь давно и недавно, и здесь явно видны большие изменения».

«Наш фестиваль совсем другой. Мы по всему миру ищем хорошие фильмы, которые можно показать и детям, и взрослым». Очень тепло отзывается о когда-то существовавшей киностудии им. Горького. «Здесь создавалось все самое лучшее для детей: фильмы, сказки, — то, что и сейчас показывают своим детям». Киностудию разрушили после перестройки, так сказать, «перестроили». «Сейчас это место хочет купить Disney. Надеюсь, у них этого не получится. Знаете, я счастливая артистка, потому что застала то время, когда эти места процветали. Столько хороших фильмов создавалось только для детей. Сейчас для детей снимается очень мало хорошего».

Учредители кинофестиваля занимаются помощью детским домам и планируют — по желанию Ирины Ивановны — поддерживать дома престарелых. Уже в Интернете читаю: «16.06.2010 в г. Иркутске подписали соглашение с благотворительным фондом «Наши дети» о сотрудничестве и проведении благотворительных мероприятий». «На наших фестивалях актеры не гуляют, как вы можете прочитать в желтой прессе. Все актеры активно работают». Еще одно направление программы «В кругу семьи» — почитание святых Петра и Февронии Муромских. Этим летом в 10 городах страны были заложены первые камни для памятников святым. Посчастливилось Архангельску, Владивостоку, Ульяновску, Тольятти, Санкт-Петербургу, Ярославлю и др.

Сейчас Ирина Алферова работает в Театре-школе современной пьесы. Совсем недавно, когда Москва была покрыта смогом, снималась в главной роли в фильме «Авантюристка». «В процессе съемок я ощутила себя совсем по-новому. Раньше я была избалована. Картины снимались долго, основательно, а теперь снимаются быстро. И в таких условиях актер должен владеть сразу всеми профессиями: гримера, светопостановщика, режиссера и т.д.»

«Американцы снимают хорошее кино, у них не было перестройки. У них хорошая картинка, хорошая техника. … У нас же теперь все зависит от экономии продюсера: он ругается с актерами, считает секунды и все урезает. 2-хсерийная картина «Авантюристка» была снята за 10 дней, работали сутками, сутками. Вот такой вот процесс».

Зрители: Ирина Ивановна, когда Вас ждать с театром в Иркутске?

Ирина Алферова: Когда позовете. (Улыбается) У нас в театре есть много замечательных антрепризных спектаклей. Последняя работа — пьеса с Игорем Бочкиным.

На просьбу прочитать любимый монолог о любви Ирина Алферова читает стихотворения «Шестое чувство» Николая Гумилева и «Каждый выбирает для себя» Юрия Левитанского.

И.А.: Я очень люблю людей талантливых, у них и жизнь какая-то настоящая. Гумилев для меня — идеальный мужчина. Когда началась революция, его арестовали и предложили отречься от царя и звания офицера, он ответил: «Мужчина принимает и отдает присягу один раз в жизни». Вскоре его расстреляли».

З.: Что легче: сниматься в кино или играть на сцене?

И.А.: Сейчас все сложно. В театре есть свои сложности, здесь каждый раз необходимо отдавать энергетику. Залы иногда бывают неподготовленными, особенно в последнее время. Я люблю театр. Приходится сдавать экзамен каждый день. Актер — это диагноз, это почти что-то церковное. Есть много великих актеров, и даже если они молчат, ты что-то от них получаешь. Когда мы поступали в театральные училища, конкурс был 2000 человек на место, а брали только 20. Первое, что говорил нам педагог, было: «Вы должны учиться очень хорошо, потому что все инженеры, экономисты, строители работают, а у вас всю жизнь будет конкурс. Ряды постоянно сдвигаются, вас могут заменить». И вы знаете, это неправильно. Даль, Гафт, Абдулов, Янковский…. Не сомкнулись ряды, когда они ушли, не закрылись эти дыры. Нет второго Леонова. На всех театральных фестивалях советского времени все призы получали наши. Об этом раньше мало писали».

О фильме Ирина Алферова говорит, что он «сложный. По-моему, интересно сделан. Его делали все молодые, 2 года назад он получил много призов на фестивале».

Хоть Ирина Ивановна и говорила о детских и семейных фильмах, этот фильм детям я бы не показала. Секс, оружие и самое страшное — детская смерть. Многое показалось мне (с моими «высокими стремлениями») неприятным. Но в фильме радует музыка и исполнительница главной роли Алина Сергеева. Ее героиня мягкая, нежная и невинная, которой тяжело продавать себя даже любимому человеку. «Каждую минуту в мире умирает ребенок или два, а вы говорите, что вы слышите. Вы отгородились своей музыкой». — «Девочка, что Вы говорите… Неужели люди бы перестали страдать, умирать, если бы не было ни музыки, ни литературы, ни живописи?» Наверное, нет. А в конце — песня Евы Польны: «Без твоей любви, пойми, только пустота внутри, и запутались чувства в узелки. Ничего не говори, реальна только музыка». Но сейчас я выбираю тишину.

The end of the (hi)story

To tell the truth, my cherished dream was to become a historical archeologist, to move to the US and to make a sensational discovery. Sometimes I thought that I was on the right side of the post. I associated with some archeologists from Russia and USA, read many historical books and wrote some papers ‘bout history of Siberia and Russian America, participated in several excavations and conferences. But this summer I stopped my historical work. Suddenly I realized that I’m too weak to force usual difficulties which prevent anyone who want to become a historian. 

I met history long ago, where I was about 10-years-old. It was love at first sight. We were together for many days and nights, and it was nice and funny. We met many people who liked us, and we were happy to plan our future. But we parted.

If I’d been braver and more foolhardy, if I hadn’t been afraid of making my dreams to come true, maybe I would have tried to combine IT and history. But today I just think, “Poor me!” What a load of rubbish! I’m missing ‘bout my sleepless nights, spent on reading; ‘bout my trips; ‘bout my dreams to go to US as a young historian. 

I still adore local history museums and I’m really proud that I know those who, for example, transferred many museum pieces from USA to the possession of museums of Irkutsk and Shelekhov.

But I wasn’t in Alaska in August, 18, where I was going to represent a paper and to participate in excavations, ‘cause I didn’t have money to pay the trip. And I didn’t wrote any articles, ‘cause my ex-teacher always added herself name to my papers. And I don’t read books, ‘cause there are no one who are interested in my knowledge. Maybe, it's the end. Maybe, it's a respite and we'll be together again.

Кто виноват?

Сегодня как никогда скучаю по туфлям. Они смотрят на меня своими закругленными носами с розочками и манят высоким, но устойчивым каблуком. Они такие красивые и такие, как бы это сказать, защитные. С ними я во всеоружии.
Но сейчас оружие отложено на дальнюю полку, и защищаться от людских проблем мне нечем. Виной всему — смешно сказать — ушко. Ушко оцинкованного ведра. Хотя, если честно, я до сих пор считаю, что вина в четырех ошпаренных ногах лежит на мне. Конечно, первые 15 минут после столь неприятного происшествия я не совсем литературно винила свою начальницу. Именно она ночью, за полчаса до этого, потребовала от меня идеальную чистоту в вагоне (тоже, кстати, без красивых слов и придыханий), после чего я и... перестаралась. Помыв оба коридора, я решила провести генеральную уборку в туалетах, в ходе которой последние проливаются горячей водой с дезинфецирующим средством ДП-2Т. И вот, бросив 2 таблетки этого самого средства в ведро и налив в него кипятка, я гордо (какая честь!), но все же осторожно (пассажиров будить нехорошо) пошла по салону. И тут... И тут вроде бы ничего страшного — оторвалось ушко. Но из-за этого полведра горячей воды полились на ноги моей пассажирке и мне. Скажем так, ей в меньшем количестве на большую площадь, мне — в большем на меньшую.
С таким ожогом я столкнулась впервые. Единственное, что я знала — так это то, что пузыри (или волдыри?) нельзя повреждать. Все. Конечно, я быстро поменяла пассажирке белье и нашла ей сухой матрац. Но боль была адская у обеих. Я даже нашла в составе мазь. И бинт. Но я впервые так покалечила человека, да еще и ни в чем не виновного. Это давило. Работать было ужасно: мазь и бинт я отдала, свою более ошпаренную ногу обернула тряпкой и засунула с трудом в обувь, вторую даже оборачивать не стала.
Так вот, к чему так много слов... Я до сих пор мучаюсь вопросом: кто виноват? Мне до сих пор так горестно-обидно, что я причинила боль человеку. Я помню эту девушку, помню ее лицо, походку и улыбку, когда она выходила из вагона и прощалась со мной. Надеюсь, у нее все хорошо. Потому что я уже через неделю смогу носить туфли.

Проходите, пожалуйста, в вагон

Маша думает, на что потратить деньги. Сумма неплохая — ныне «РЖД» платит хорошую премию за преданность компании, а у нее эта преданность заслуживает уважения — уже 15 лет Маша работает на железной дороге (это в её 34). Но вернёмся к деньгам. И к мечтам.
Например, я хочу сноуборд, чтобы кататься на выходных с любимым человеком, а потом усталой (в спорте я сачок), но счастливой валяться в сугробе, разгребать снег руками, пить тёплый глинтвейн и радоваться румяным щекам. Сидеть под пледом и разглядывать синяки. Думать, что завтра ещё чуть-чуть, и я стану куда лучше кататься и перестану бояться высоты своего роста — гор я не боюсь.
Еще я хочу машину. Буду довозить маму и брата до школы, а по вечерам заезжать на гору и смотреть на мерцающий огнями городок.
Ещё я хочу машину... швейную. С кучей швов и строчек, программируемую и обязательно с оверлогом.
Ещё... ещё я МНОГО чего хочу, и это МНОГО требует МНОГО времени. Это время я кусочками выкраиваю и вырываю между учебной и, как бы это назвать, после-, около- и внеучебной деятельности. Пусть не всегда и не в желаемом количестве, но оно у меня есть.
У Маши его нет, и именно поэтому она слишком долго думает, на что потратить свои деньги. Её диагноз — проводник. Описывая Машу, или Мэри, как я звала её на работе, можно написать целую книгу. Для меня она как искусно написанная картина, — яркая и полная. Ничего не хочется додумывать, ничего не требуется дополнять.
Маша многому меня научила. «Учись, Полина, главное, учись», — говорила она, — «чтобы всю жизнь не мыть туалеты, как я». От одного её выхода из служебки 15 пьяных и буйствующих новобранцев немедленно успокаивались и, кажется, трезвели. После одного её приветствия уже никто не жаловался, что заплатил за билет 500 рублей, а одеяла в вагоне колючие. Никто не смел просить чаю, когда Маша обедала. Никто не решался шуметь, когда Маша спала. А когда я бегала в истерике по вагону, узнав, что один, опять же нетрезвый, пассажир выбил стекло в тамбуре, она спокойно сказала убрать пепельницы, чтобы никто не выбросил их в окно (!). К слову, тут я сделала круглые глаза и, честное слово, удивлённо спросила, куда люди теперь будут сбрасывать пепел. «Теперь в окно», — спокойно сказала Мэри и пошла грызть огурец — в то время она «мучила себя диетой».
Пару дней назад я встретила её в резерве (проводников) второй раз за лето и очень обрадовалась — о ней у меня остались только хорошие воспоминания. В душе Маша очень нежный и ранимый человек. Она всё так же постоянно в пути и всё так же редко и мало бывает дома, где её ждёт «мужик-козёл». Жалко обоих.
Такой её характер был закалён работой. За мои три с хвостиком месяца работы проводником я тоже очень изменилась. Во-первых, моя нервная система жестоко потрёпана и истощена. Я много психую, плохо сплю, но, в то же время, терплю, понимаю и принимаю абсолютно разных людей. И истеричной продавщице, и тётечке, поставившей мне на ногу сумку, и мужику с перегаром — всем приветливо улыбаюсь. Это однозначно хорошо. Во-вторых, я очень многое увидела, познакомилась с разными людьми и теперь без труда найду тему для разговора с человеком, откуда бы он ни был. В-третьих, я научилась совмещать тяжёлую физическую работу с ещё более тяжёлой социальной, или моральной. Научилась не теряться в стрессовых ситуациях. Научилась отвечать не только за себя, но и за 50 с лишним пассажиров. Научилась понимать речь детей независимо от их возраста. Научилась... ещё много чему. И за всё это я люблю свою работу.
Ты надеваешь форму. Ты — лицо одной из крупнейших компаний. Ты — первый человек, к которому обратится пассажир по любому вопросу.
Работать тяжело. Тяжело, когда тебе угрожают за то, что ты на двухминутной остановке не выпускаешь пассажиров покурить. Тяжело, когда пьяный пассажир мешает спать всему вагону, а ты должна его успокоить. Тяжело, когда за тобой ходит мужик, вечно твердящий:  «Ты так похожа на мою жену. Ух, как я её целовал...» Не спать, не есть и работать при 46 градусах в вагоне легко.
Интересно каждый день видеть новое за окном. Интересно наблюдать за разницей говора, например, южан и северян. Интересно слушать о программах развития Владивостока и Ростова. Интересно всё в том же Ростове видеть судно «Байкальск». Интересно пробовать местную кухню и наблюдать за тем, как меняется человек в процессе общения с тобой.
Приятно получать благодарности от заместителя мэра Красноярска и бабушки Нины Петровны. Приятно, когда дети рисуют твой портрет и подписывают его «Суперпроводница». В конце концов, приятно возвращаться домой.
Страшно, когда пассажир заскакивает в вагон на ходу. Грустно, когда проводницы месяцами не видят семью, зарабатывая деньги. Обидно платить за унесённые пассажирами шторки-ложки-подстаканники.
Бывает всё. В первом рейсе в Адлер у нас в рабочем тамбуре побежал кондиционер, и перед выходом из вагона все до одного пассажиры принимали душ. Три раза срабатывала пожарная сигнализация, к счастью, только из-за её неисправности. В первый раз у меня полвагона бегало с криками «Горим!», в последующие я одной рукой держала кнопку отключения звука сигнализации, а другой наливала пассажирам чай. Три раза выбивали стёкла. Совсем. Несколько раз заклинивали двери и откидные площадки. Два раза сливали весь запас воды в вагоне. Мне подарили штук 30 шоколадок (вот из-за чего я поправилась!), кучу яблок, персиков, черешни, дыни, арбузы и прочие вкусности. Мы возили танцоров, спортсменов, казаков, врачей. Первые тренировались на перроне, вторые — прямо в вагоне. Последние, к счастью, в дороге не тренировались.

Я желаю Маше с умом потратить деньги, бросить эту работу и родить ребёнка, а лучше сразу трёх.
Сегодня я приехала из последнего рейса, по крайней мере, в этом году. В ближайшее время я никуда не поеду. Но ещё явно долго я буду подскакивать посреди ночи с кровати и открывать дверь своей комнаты, думая, что она тамбурная. Ещё не один раз я подойду и выключу воду, когда мама моет посуду — сейчас ведь сан. зона! Но это уже чепуха.

Как я стала мебелью

Неожиданно для самой себя из Польки я превратилась в полку. Один символ, а сколько смысла! Как хорошо всё-таки, что люди-народы-языки-алфавиты разные.

Всё же мне, честно, нравится эта производная форма от моего имени. И не меньше нравится то, что она созвучна с «национальным наименованием» женского населения Польши (да-да, современный вариант именно полька, а не полячка), но аналога мягкому знаку в латинице нет, использование b в качестве такового считаю неприемлемым, а апостроф использовать нельзя. Да и некрасивый он. В общем, теперь я то ли Полка, то ли вовсе полка.

Но вот какой полкой мне хотелось бы быть? Уж точно не полкой со всякими кремами-духами-тенями! Полка с цветами — тоже не моё, заботливая хозяйка, питая свои горячо любимые растения, постоянно будет заливать меня водой, к тому же грязной. А потом, стоять под десятком горшков — точно не мечта моей жизни.

Для полки с игрушками я уже выросла. У меня самой 2 игрушки — маленький и совсем маленький белые медведи. Вообще считаю мягкие игрушки отличным пылесборником, тогда уж лучше фарфоровые куклы…

Больше всего, пожалуй, мне хотелось бы быть книжной полкой. В магазине, чтобы книги периодически менялись. Подходит покупатель, находит нужную ему книгу — Гоголя или Достоевского (это я размечталась) — и идет с ней на кассу. А в свободное время я смогу читать. Точно, хочу быть полкой с книгами!  

Приехав

В этих странных условиях ощущаю себя целой и — самое главное —  нужной. Я играю свою роль, пусть я не Джульетта и не Скарлетт О'Хара. Рядом никого нет, я имею в виду, нет никого родного, но ощущение, что близкие люди близки мне даже за тысячи километров, спасает везде, где бы я ни находилась. Колеса всё так же приятно стучат, сообщая моим ушам, что бесстыковые пути в нашей стране всё же есть: там они задушевно гудят без всякого стука.  Пересохшая рама радует всё те же уши заунывным скрипом, а голову и шею —  легким сквозняком. Это куда лучше так называемых «аквариумов» — стеклопакетов, которые слегка открываются сверху. Из-за них тяжело дышать, и днем вагон превращается в подобие газовой камеры. Здесь всё как-то легко: 12 часов работы, 12 часов отдыха (крепкий сон часов на 11 почему-то чередуется у меня с бессонницей), определенные обязанности и ничтожные права. Пассажир всегда прав, начальство тоже, но это не давит — у меня такой панцирь! Я будто в спячке. Никаких раздумий и гениальных идей. Или наоборот? Путаюсь. Стала замечать, что я боюсь «обычной» жизни —  дома, знакомых, прогулок по городу и учебы. Так хорошо убегать от этого всего. Легко.

Страна — как китайский фейерверк, из пяти петард ярко взорвется только одна, пара чуть-чуть подымят, а оставшиеся и вовсе не проявят никакого внимания к нашему желанию праздника. Большие города — их совсем мало — очень похожи, но в то же время узнаваемы. Куда больше же захудалых городков и ну уж совсем разваливающихся деревень. Впрочем, о стране в следующий раз. И о людях. Теперь я могу с легкостью писать какие-нибудь никудышные книжки о людях, так много я смогла увидеть их этим летом. Они все такие разные, и, думается, о большинстве из них у меня сложилось неверное впечатление. Например, что южане — капризные зануды. Сегодня мне было до слез жаль китайцев, которые ехали почему-то из Красноярска в Иркутск на заработки. Какие-то рваные рейтузы, шанхайки, блестящие одиночеством глаза и никаких познаний в русском языке. Должно быть, им здесь очень плохо. 

Пора спать. Дома и на диване.